А теперь расскажу вам в назидание недлинную препотешную семейную историю, какая в вашем счастливом доме, конечно, никогда не случится за всю вашу мирную семейную жизнь.
Нелли Макграф и ее муж Динни считались лучшей парой в Пулбегском приходе. Да было б всем известно, тридцать три года прожили они вместе, а даже не знали, что такое косо поглядеть друг на друга. Гак они и умерли бы, пребывая в этом неведении, если бы однажды в сочельник нелегкая не занесла к ним охотника Джонни. Он думал всучить им связку птиц, которых поймал силком на снегу. И парочку Динни купил у него, а Нелли изжарила их к рождественскому ужину.
Динни, добрый человек, съел свою долю с великим наслаждением, а потом, утерев рот и причмокнув от удовольствия, промолвил:
– Спасибо господу богу и тебе, Нелли. Нежнее и вкуснее этих черных дроздов я в жизни ничего не едал!
– Аминь! Благодари, благодари его. Такими птицами не побрезговал бы сам король. Я говорю, этими серыми дроздами, не так ли, Динни?
– Черными, Нелли, – повторил Динни.
– Ах, Динни, – возмутилась Нелли, – я тебе говорю, они были серые. Уж мне-то не знать, раз я их ощипывала.
– Да нет же, Нелли, я тебя уверяю, это были черные дрозды. Уж мне-то не знать, раз я их покупал.
– Что у меня, глаз нет, что ли? А, Динни?
– Я всегда полагал, Нелли, что есть. Но все равно, есть ли, нет ли, зато уж я-то глазастый, так все говорят.
– Тогда мне очень жаль, Динни, что ты не можешь отличить серого дрозда от черного.
– Если кое-кто рядом со мной, – сказал Динни, – умел бы глядеть глазами, он бы тоже когда-нибудь научился отличать черного дрозда от серого.
– Я не спорю, Динни. Так и знай, спорить я не собираюсь! Но это были серьге дрозды.
– Тут не о чем и спорить, – сказал Динни. – Что правда, топравда: дрозды были черные.
– Динни, – сказала Нелли, – не гневи бога! Я же говорю тебе, то были серые дрозды.
– Ты сама гневишь бога, Нелли, – возразил Динни. – Я же говорю тебе – они были черные.
– Серые! – кричит Нелли.
– Черные! – кричит Динни.
Тогда Нелли отправляется мыть посуду и начинает вызывающе напевать про себя, а Динни вытаскивает из кармана трубку, начинает растирать для нее табак и тут же принимается насвистывать.
И вот эта пара, которая до того дня худого слова не сказала друг другу и никогда не ссорилась, перестала разговаривать на целый месяц.
Долго ли, коротко ли, как говорят в сказке, но опять подошло рождество. Нелли приготовила себе и Динни отменный ужин, и когда оба, перекрестясь, сели за стол, Нелли как прыснет со смеху.
– Динни, миленький, – говорит она, – ты помнишь, какого дурака мы с тобой валяли в такой же вот вечер год назад?
И Динни тоже ну хохотать.
– Ох, Нелли, – говорит, – и кто бы подумал, что мы станем разыгрывать из себя таких идиотов?
– И все ни из-за чего, – говорит Нелли.
– И все ни из-за чего, – говорит Динни. – Ну и стыд нам! – говорит. – Из-за какой-то несчастной пары черных дроздов. Да будь они прокляты!
– Ох, – говорит Нелли, – все из-за несчастной пары серых дроздов. Да будь они прокляты!
– Нелли, душечка, – говорит Динни, с укоризной глядя на нее, – уж не собираешься ли ты начать все сначала, и все из-за каких-то жалких черных дроздов?
– Вот еще, стану я распинаться ради каких-то паршивых серых дроздов!
– Да приди в себя, Нелли! Ты же не хуже меня знаешь, что это были черные дрозды.
– Сам приди в себя, Динни, – отвечает Нелли. – Сам знаешь, они были серые.
– Черные! – кричит Динни. – Могу побиться об заклад!
– Серые! – кричит Нелли. – Могу побожиться!
Тут Динни начинает свистеть, а Нелли – напевать. И так они опять друг с другом три месяца не разговаривали, пока не пришли соседи и не помирили их.
Долго ли, коротко ли, как говорят в старинных сказках, прошел еще год, и опять наступило рождество. И когда Динни и Нелли, перекрестясь, сели за славный ужин, который приготовила для обоих Нелли, она опять как расхохочется.
– Ты помнишь, Динни, – говорит, – какого дурака мы с тобой валяли в прошлые два рождества?
– Ох-ох-ох, как не помнить, – говорит Динни. – Ну и дурачье!
– Просто шуты гороховые, – говорит Нелли.
– Посмешище, и больше ничего, – говорит Динни.
– Иногда я просто не могу этому поверить, – говорит Нелли.
– Неразумные дети так бы не поступили, – говорит Динни.
– Дети скорей научили бы нас уму-разуму, – говорит Нелли.
– Теперь ты можешь хоть до утра называть этих птиц серыми дроздами, я буду только улыбаться, – говорит Динни.
– Спасибо, Динни, – говорит Нелли, – но зачем же ты будешь улыбаться, если они и в самом деле были серые?
– Ах, Нелли, Нелли! – говорит Динни. – Ты же знаешь, я не хочу с тобой из-за этого спорить, но я утверждаю, что они были черные!
– Я с тобой тоже не собираюсь спорить, – поддакивает
Нелли, – но не станешь же ты опровергать истину. Они оыли серые!
– А кто опровергает истину? – говорит Динни. – Это были черные дрозды, ты сама знаешь.
– Нет, серые, – говорит Нелли. – Сам бы так сказал, если б не уперся.
– Ведь сегодня же святое рождество, Нелли. Надо говорить правду, стыдись! Признайся, что это были черные дрозды, и покончим с этим!
– Ну да, сегодня святое рождество, – отвечает Нелли. – Сам говори правду. Скажи, что они были серые!
– Ради бога, Нелли, не надо ссориться из-за каких-то тощих черных дроздов!
– Это ты сам ссоришься из-за несчастных серых дроздов.
– Ох, ты все больше выводишь меня из терпения. Я говорю, они были черные!
– А я говорю, серые!
– Черные!
– Серые!
Тут Динни поворачивается спиной, вытаскивает трубку и табак и, не притронувшись к ужину, начинает насвистывать. Нелли не обращает на это никакого внимания и тоже берется за чулок, который до этого штопала, и начинает с усмешечкой напевать про себя.
В эту минуту открывается дверь, и – кто бы вы думали – входит? Сам охотник Джонни со связкой птиц на плече. Динни и Нелли так и подскочили и бросились к Джонни. А тот смотрит на одного, на другого и ничего не понимает.
– Джонни, – говорит Нелли, – как я довольна, что ты пришел!
– И я очень доволен, Джонни, – поддакивает Динни, – что ты именно сейчас пришел.
– Да, и ты сейчас увидишь, что за дурень мой муженек.
– Ну да, Джонни, ты пришел как раз вовремя, чтобы наконец дать понять этой женщине, что она такое.
– Скажите, ради бога, – взмолился Джонни, растерянно переводя взгляд с одного на другого, – о чем у вас спор?
– Да о двух серых дроздах, которых мы купили у тебя в такой же вот вечер два года назад, – говорит Нелли. – Поверишь ли, мой муж все время спорит, что это были черные дрозды.
– Ха-ха-ха! – засмеялся Динни. – Если бы ты не услышал это своими собственными ушами Джонни, ты бы не поверил, хоть поклясться мне святым Петром, – эта женщина два года твердит, что ты продал мне не черных дроздов, а серых. Скажи же ей, что это были черные дрозды, и пусть сама убедится, какой она была дурой.
– Джонни, – попросила Нелли, – скажи ему, этому вотмужу моему, все как есть скажи, что они были серые. Пусть ему раз навсегда будет стыдно!
– Что за вздор, Нелли, Динни! – воскликнул Джонни. – Я ужасно огорчен, если вы оба все эти два года только и делали, что шумели да спорили, словно нехристи какие-то, и все из-за пары тощих, жалких, костлявых, никудышных скворцов черт бы их побрал!
В старину говорили:
Если бы отец сделал из меня сапожника, всем пришлось бы ходить босиком.
Нелли Макграф и ее муж Динни считались лучшей парой в Пулбегском приходе. Да было б всем известно, тридцать три года прожили они вместе, а даже не знали, что такое косо поглядеть друг на друга. Гак они и умерли бы, пребывая в этом неведении, если бы однажды в сочельник нелегкая не занесла к ним охотника Джонни. Он думал всучить им связку птиц, которых поймал силком на снегу. И парочку Динни купил у него, а Нелли изжарила их к рождественскому ужину.
Динни, добрый человек, съел свою долю с великим наслаждением, а потом, утерев рот и причмокнув от удовольствия, промолвил:
– Спасибо господу богу и тебе, Нелли. Нежнее и вкуснее этих черных дроздов я в жизни ничего не едал!
– Аминь! Благодари, благодари его. Такими птицами не побрезговал бы сам король. Я говорю, этими серыми дроздами, не так ли, Динни?
– Черными, Нелли, – повторил Динни.
– Ах, Динни, – возмутилась Нелли, – я тебе говорю, они были серые. Уж мне-то не знать, раз я их ощипывала.
– Да нет же, Нелли, я тебя уверяю, это были черные дрозды. Уж мне-то не знать, раз я их покупал.
– Что у меня, глаз нет, что ли? А, Динни?
– Я всегда полагал, Нелли, что есть. Но все равно, есть ли, нет ли, зато уж я-то глазастый, так все говорят.
– Тогда мне очень жаль, Динни, что ты не можешь отличить серого дрозда от черного.
– Если кое-кто рядом со мной, – сказал Динни, – умел бы глядеть глазами, он бы тоже когда-нибудь научился отличать черного дрозда от серого.
– Я не спорю, Динни. Так и знай, спорить я не собираюсь! Но это были серьге дрозды.
– Тут не о чем и спорить, – сказал Динни. – Что правда, топравда: дрозды были черные.
– Динни, – сказала Нелли, – не гневи бога! Я же говорю тебе, то были серые дрозды.
– Ты сама гневишь бога, Нелли, – возразил Динни. – Я же говорю тебе – они были черные.
– Серые! – кричит Нелли.
– Черные! – кричит Динни.
Тогда Нелли отправляется мыть посуду и начинает вызывающе напевать про себя, а Динни вытаскивает из кармана трубку, начинает растирать для нее табак и тут же принимается насвистывать.
И вот эта пара, которая до того дня худого слова не сказала друг другу и никогда не ссорилась, перестала разговаривать на целый месяц.
Долго ли, коротко ли, как говорят в сказке, но опять подошло рождество. Нелли приготовила себе и Динни отменный ужин, и когда оба, перекрестясь, сели за стол, Нелли как прыснет со смеху.
– Динни, миленький, – говорит она, – ты помнишь, какого дурака мы с тобой валяли в такой же вот вечер год назад?
И Динни тоже ну хохотать.
– Ох, Нелли, – говорит, – и кто бы подумал, что мы станем разыгрывать из себя таких идиотов?
– И все ни из-за чего, – говорит Нелли.
– И все ни из-за чего, – говорит Динни. – Ну и стыд нам! – говорит. – Из-за какой-то несчастной пары черных дроздов. Да будь они прокляты!
– Ох, – говорит Нелли, – все из-за несчастной пары серых дроздов. Да будь они прокляты!
– Нелли, душечка, – говорит Динни, с укоризной глядя на нее, – уж не собираешься ли ты начать все сначала, и все из-за каких-то жалких черных дроздов?
– Вот еще, стану я распинаться ради каких-то паршивых серых дроздов!
– Да приди в себя, Нелли! Ты же не хуже меня знаешь, что это были черные дрозды.
– Сам приди в себя, Динни, – отвечает Нелли. – Сам знаешь, они были серые.
– Черные! – кричит Динни. – Могу побиться об заклад!
– Серые! – кричит Нелли. – Могу побожиться!
Тут Динни начинает свистеть, а Нелли – напевать. И так они опять друг с другом три месяца не разговаривали, пока не пришли соседи и не помирили их.
Долго ли, коротко ли, как говорят в старинных сказках, прошел еще год, и опять наступило рождество. И когда Динни и Нелли, перекрестясь, сели за славный ужин, который приготовила для обоих Нелли, она опять как расхохочется.
– Ты помнишь, Динни, – говорит, – какого дурака мы с тобой валяли в прошлые два рождества?
– Ох-ох-ох, как не помнить, – говорит Динни. – Ну и дурачье!
– Просто шуты гороховые, – говорит Нелли.
– Посмешище, и больше ничего, – говорит Динни.
– Иногда я просто не могу этому поверить, – говорит Нелли.
– Неразумные дети так бы не поступили, – говорит Динни.
– Дети скорей научили бы нас уму-разуму, – говорит Нелли.
– Теперь ты можешь хоть до утра называть этих птиц серыми дроздами, я буду только улыбаться, – говорит Динни.
– Спасибо, Динни, – говорит Нелли, – но зачем же ты будешь улыбаться, если они и в самом деле были серые?
– Ах, Нелли, Нелли! – говорит Динни. – Ты же знаешь, я не хочу с тобой из-за этого спорить, но я утверждаю, что они были черные!
– Я с тобой тоже не собираюсь спорить, – поддакивает
Нелли, – но не станешь же ты опровергать истину. Они оыли серые!
– А кто опровергает истину? – говорит Динни. – Это были черные дрозды, ты сама знаешь.
– Нет, серые, – говорит Нелли. – Сам бы так сказал, если б не уперся.
– Ведь сегодня же святое рождество, Нелли. Надо говорить правду, стыдись! Признайся, что это были черные дрозды, и покончим с этим!
– Ну да, сегодня святое рождество, – отвечает Нелли. – Сам говори правду. Скажи, что они были серые!
– Ради бога, Нелли, не надо ссориться из-за каких-то тощих черных дроздов!
– Это ты сам ссоришься из-за несчастных серых дроздов.
– Ох, ты все больше выводишь меня из терпения. Я говорю, они были черные!
– А я говорю, серые!
– Черные!
– Серые!
Тут Динни поворачивается спиной, вытаскивает трубку и табак и, не притронувшись к ужину, начинает насвистывать. Нелли не обращает на это никакого внимания и тоже берется за чулок, который до этого штопала, и начинает с усмешечкой напевать про себя.
В эту минуту открывается дверь, и – кто бы вы думали – входит? Сам охотник Джонни со связкой птиц на плече. Динни и Нелли так и подскочили и бросились к Джонни. А тот смотрит на одного, на другого и ничего не понимает.
– Джонни, – говорит Нелли, – как я довольна, что ты пришел!
– И я очень доволен, Джонни, – поддакивает Динни, – что ты именно сейчас пришел.
– Да, и ты сейчас увидишь, что за дурень мой муженек.
– Ну да, Джонни, ты пришел как раз вовремя, чтобы наконец дать понять этой женщине, что она такое.
– Скажите, ради бога, – взмолился Джонни, растерянно переводя взгляд с одного на другого, – о чем у вас спор?
– Да о двух серых дроздах, которых мы купили у тебя в такой же вот вечер два года назад, – говорит Нелли. – Поверишь ли, мой муж все время спорит, что это были черные дрозды.
– Ха-ха-ха! – засмеялся Динни. – Если бы ты не услышал это своими собственными ушами Джонни, ты бы не поверил, хоть поклясться мне святым Петром, – эта женщина два года твердит, что ты продал мне не черных дроздов, а серых. Скажи же ей, что это были черные дрозды, и пусть сама убедится, какой она была дурой.
– Джонни, – попросила Нелли, – скажи ему, этому вотмужу моему, все как есть скажи, что они были серые. Пусть ему раз навсегда будет стыдно!
– Что за вздор, Нелли, Динни! – воскликнул Джонни. – Я ужасно огорчен, если вы оба все эти два года только и делали, что шумели да спорили, словно нехристи какие-то, и все из-за пары тощих, жалких, костлявых, никудышных скворцов черт бы их побрал!
В старину говорили:
Если бы отец сделал из меня сапожника, всем пришлось бы ходить босиком.
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии
